Два голоса русского мира. Наталья Касаткина и Андрей Черкасов

Об авторе текста

Наталья Александровна Касаткина (1932–2012) детство и юность провела в доме родителей, писателя и художницы, на Тверском бульваре. Закончила Московское художественное училище памяти 1905 года, дружила с Анатолием Зверевым и Игорем Шелковским. Была участником многих выставок, одну из которых в 1957 г. посетил Луи Арагон, особо отметив Наташину работу. Стояла у истоков цветного телевидения, преподавала, оформляла спектакли в Москве, Туле, Кемерово, Орле, Рязани — много где еще. Занималась реставрацией храмов и монастырей.

Последние 20 лет жизни провела в селе Погост Старый Никола Владимирской области, и последним ее трудом стала незаконченная после восьми лет росписи фреска местного собора — «О тебе радуется».
В 2016 г. Игорь Шелковский и известный коллекционер Михаил Алшибая устроили выставку работ Наташи Касаткиной в Москве, спасая от забвения ее картины и написанные от руки тетради рассказов, сохраненные подругой, Ирмой Филипповой.

Об авторе фарфоровых миниатюр

Андрей Черкасов — уникальный московский художник, в 2017 г. отметивший свое 60-летие.
Во времена СССР занимался монументальным искусством, затем ушел в жанр фарфоровой миниатюры, где за 25 лет работы создал сотни шедевров мелкой пластики. Его тема — Россия: теплая, патриархальная и советская, мускулистая. Деревенские домики, столичные усадьбы, заводы и многоэтажки, несчетные фигурки-типажи ушедшего времени, дерева-клумбы, животные-птицы: целый мир, сошедший к нам с кончика кисти волшебного русского таланта. И невозможно поверить, что этот искрометно-живой «Черкасов-град» рожден фантазией и подвижническим трудом одного только человека.
«Запись на фарфоре мира, который я помню» — говорит о своих работах художник. Теперь этот мир станет и вашим, потому что забыть его невозможно.

Рассказы Наташи Касаткиной

• Деревня Ивишенье
• Село Филяндино
• Божия воля
• Погост Старый Никола

Деревня Ивишенье

Когда я была ещё маленькая, ребятишки в нашем дворе затеяли разговор о будущем. Решали, кто кем хочет стать. Все хотели стать героями: лётчиками, полярниками, пожарными. Я была ещё мала, чтобы участвовать в таком серьёзном разговоре. Но всё-таки спросили и у меня: «А кем бы ты хотела стать? Как ты видишь своё будущее?». Мой ответ всех удивил и разочаровал. Я рассказала ребятам о своей мечте. Вот что я им сказала: «А я хотела бы иметь маленький домик где-нибудь на горе или у моря. И чтобы там было много-много книжек. Я бы их читала все дни. Вот и всё».
Мечта о домике жила во мне всю жизнь. Но из-за вечного нашего безденежья казалась она неосуществимой. И всё-таки мечта осуществилась, только уже к концу жизни. Бог помог! Домик был маленький, в три окошка, но до чего же он был уютный, милый! Стоял он у самого леса, был крайний. А вся деревенька располагалась на пригорке, как по заказу моей детской мечты. Моря, правда, поблизости не было. Зато была маленькая речушка под горкой. По прозванию Ивишенка.

А сама деревушка называлась: Ивишенье — ивы и вишенье… Правда, ни того, ни другого там не было. Я в то время ещё работала, так что в деревне бывала только наездами. Но эти наезды делали меня счастливой. Я перенесла в свою избушку самые свои любимые книги. И ещё хороший стереопроигрыватель с множеством пластинок. Потому, что музыка мне стала так же необходима, как и книги. Избушка моя, моя мечта, была для меня живым существом. У неё были трогательные, выцветшие, голубенькие наличники, как старческие глазки. Три глазкА. Мне не хотелось ничего обновлять. Она, избушка, нравилась мне такая, как есть. Половина участка заросла тёрном. Все его вырубали, а я радовалась. Весной в моём саду был такой медовый аромат, белоснежная красота! Шмелиное царство! Были также заросли малины. В них можно было блуждать как в лесу. Я разрешала деревенским ребятишкам пастись там и наполнять корзиночки. Они щебетали как воробушки, и мне было радостно их слышать. Были две большие яблони. На одной росли крупные зелёные яблоки. Есть их было невкусно, а полюбоваться было можно. Одна ветка сломалась и лежала в траве. Но она все же процвела и покрылась плодами. А другие яблони украшались небольшими розовыми яблочками. Это было удивительно красиво.

Я приезжала туда ранним утром, меня из Москвы привозил ночной поезд. Шла восемь километров пешком: полем, потом лесом. Подходя к своей деревушке, слышала затейливую игру на рожке. Его песня удивительно трогала душу. Пастух Василий — высокий, стройный человек — был, может, одним из последних владимирских рожечников. Они издавна славились на Руси. Не знаю, как играли другие рожечники, но игра Василия завораживала.

А деревенька моя на горке в это время просыпалась. Курились ее дымки, в молоке тумана уже проступали цветные пятна домиков. Начинался день. Сердце мое билось от радости встречи с местом, которое стало мне родным.
Давняя мечта моя — сбылась.

Село Филяндино

В двадцати минутах ходьбы от деревни Ивишенье, где я жила, расположилось старинное село Филяндино. Там сохранился старый Погост, то есть, две церкви (зимняя и летняя) и колокольня. Погост и кладбище при нем окружала старая замшелая кирпичная ограда. Летняя церковь была во имя иконы Божией Матери Владимирской, зимняя — посвящена Святителю Николаю.

Церкви в Филяндине никогда не закрывались. Церковные бабушки отстояли, не отдали ключей тем, кто хотел ее закрыть. Сколько у нас в стране таких бабушек! На них держится наша церковь, ими сохраняется церковное предание. Это они зажигают лампадки и свечки в руинах, чтобы теплился и там огонек… И зажигали в те годы, о которых лучше не вспоминать. А пока горит этот огонек, жива вера в народе. А значит, жива еще многострадальная наша страна.
Филяндино — место особое, там дышит все прошлым, тесно с ним вязано. В старину там был лесной скит — убежище владимирских монахов, бежавших от татарского ига. Позже пустынька обросла домами мирян, выросло село. Говорят, было там когда-то до 300 домов. Теперь-то всего лишь домов 20, да и те, в основном, обживаются москвичами-дачниками. Но прошлое не умирает. Оно живет рядом с настоящим, делает эти места благодатными, святыми.

Я ходила в Филяндино петь на клиросе. Это было такое счастье! Зимой в хоре были в основном бабушки. Получалось, может быть, грубовато и слишком громко. Но была в этом пении своя правда, и даже — своя просьба, как мне кажется.
А летом съезжались в Филяндино москвичи-дачники. Было кому и петь, и читать.
Церковь жила и освещала все вокруг. Службы начинались рано утром. Затемно тянулись туда бабушки со всех окружающих деревень. Некоторые приходили издалека, выходя из домов часа в четыре. Я как-то спросила: «А нельзя ли кого-нибудь попросить привезти вас?» Они мне ответили: «Нам предлагают. Только идти в храм пешком — лучше. Бог труды любит».
У меня были в Филяндине друзья: «бабушки Моновы». На самом деле эту фамилию носила только одна из них — Александра Тимофеевна. Она была алтарницей в Храме. Другую же бабушку, Александру Максимовну, привез в Филяндино из Иванова батюшка. Он там увидел возле церкви плачущую старушку, расспросил ее. Оказывается, дочь с зятем выжили ее из ее же комнаты. Зять разорил святой уголок, убрал иконы, а вместо них поставил телевизор. Жить там она не смогла. Вот и поселились вместе две старушки: толстенькая и тоненькая — две «бабушки Моновы». Все так их и звали. Одна стирала, другая ходила по грибы, готовила. Обе они трудились также в церкви. Я иной раз оставалась ночевать у бабушек. Как же там тихо, благостно! А какие чистота, порядок! Спать они ложились рано, но в 12 часов ночи неизменно вставали на молитву, служили Полунощницу. Жили они по-настоящему, по-Божьи.

Божия воля

Ночевала я как-то в селе Филяндино у старушек-бабушек Моновых. Три дня подряд там были службы, вот я и задержалась, так как пела на клиросе. В ночь под Михайлов день, уже под утро, снится мне сон. Сам сон не уловила, он стерся из памяти. Помню только самый конец: на белом фоне — отблески чего-то горящего. Свет-тень, свет-тень. Мой сон прерывают слова, сказанные громко, ощутимо, в самое ухо: «Наташенька, на все — воля Божия!». Голос ласковый, очень знакомый. Мамин? Батюшкин? Я открыла глаза: было раннее утро. Бабушки уже проснулись, но еще не вставали. Я спросила: «Кто сейчас со мной говорил?». Мне отвечают: «Никто не говорил, было тихо…».
Вот и отошла праздничная служба. Мы пообедали, и я пошла домой. Бабушки дали мне с собой буханку, так как у меня не было хлеба. Иду я с буханкой, а за мной увязались две большие знакомые собаки, вечно голодные. Я дала им хлебца. По дороге по кусочку я всю буханку и скормила. На улице было морозно: минус 25 градусов, шел снег. Собаки улеглись около моего дома, не уходят. Я позвала их погреться, они боязливо вошли в дом. Сижу я перед открытой дверцей печки, подкладываю дрова, смотрю на огонь. Я вообще люблю огонь, никогда не обжигал меня брат Огонь, я с ним всегда дружила. Трепетный свет оживляет мою любимую картинку на стене. Ее писал мой ученик. Там изображены фламинго, стоящие на одной ноге. Вода с их отображениями оживает, как бы трепещет, двигается… Собаки рады, они греются рядом со мной у печки. Нам хорошо…

Но что это? Какой-то странный шум на улице. Выхожу посмотреть. С крыши льются потоки воды — снег тает! Ужас: верх дома горит! Бегу к соседу Ивану. Стучу в окно с такой силой, что рука проскакивает через разбитое мною стекло в окно. Кричу: «Иван, пожар!». Сосед, видимо пьяный, бормочет невнятно: «Пожар, пожар, какой-то пожар…». Я думала, он поможет, можно было бы ещё загасить своими силами. До других соседей бежать далеко. Всё-таки Иван вышел и побежал звонить. Тут я вспоминаю, что в доме остался чужой паспорт. Открываю дверь и вхожу. Там — никаких признаков пожара. Домик мой живёт себе потихонечку своей обычной вечерней жизнью. На плитке мирно кипит чайник. Настольная лампа освещает угол откинутого пододеяльника. На столике возле кровати лежит раскрытая книга: Евангелие от Матфея с комментариями. А по радио — чарующая музыка: тема Орфея из оперы Глюка… Я села и ничего не соображаю. Время остановилось. Как мне дороги эти последние минуты, что живёт ещё моя избушка, и я живу здесь! У нас так уютно, мирно. На стене розовые фламинго по-прежнему стоят на одной ноге и отражаются в трепетной воде… Неужели этого больше не будет, всё умрёт? А как же я? Как мне жить, раз умрёт мой мир? Нет-нет, сейчас приедет «пожарка», она спасёт, поможет! А вдруг сейчас рухнет потолок? Нужно уходить, взять себя в руки. Большим усилием воли отрываюсь, иду… Вот чужой паспорт. Иду! В одной кофте и дырявых валенках. Мимо сапог, мимо шубы. Беру почему-то сумку с овсом. Это – от кашля. Очень нужная вещь… Иду! На улице бешено крутится розовый дым. Не продохнуть, ни пройти. Теряя сознание от удушья, огромным усилием воли делаю несколько последних шагов. Вот я и вышла из своего дома, вышла окончательно, насовсем…

Дошла до столба, без него мне не выстоять. Собаки тесным кольцом окружили меня, прижались, греют. Холода не чувствую. Не чувствую — ничего. Что это? Сон или сцена в театре? Чёрная толпа. Кто-то вздевает вверх руки, кто-то воет или плачет… Или это мне кажется? Мужики оттаскивают дрова, чтобы пожар не перекинулся на соседей. Избушка горит ровно, как свеча. Я смотрю, как красиво она горит. Кощунство так говорить, но это так и было. Стою, пригвождённая к столбу, бесчувственная, остолбенелая… Стою и смотрю. Брат-Огонь, что же это? За что или для чего? Позже я узнаю это, всё пойму. Наконец приехала «пожарка», да что толку? Она и не думала тушить огонь, просто не давала ему распространиться.

И вот я — у соседей, Кати и «Пятёры» (это его прозвище). Лежу и смотрю на белую штору окна. За ней — отблески пожара: свет-тень, свет-тень… Так вот он — мой сон! Я говорю Кате: «Катя, а ведь на всё — воля Божия». Она отвечает: «Я и сама о том же думаю». И сразу же на душе становится легче. Позже я пойму. А сейчас — я просто по-детски верю: «Бог дал — Бог и взял. Да будет благословенна Святая Воля Его!».

Погост Старый Никола

После того, как сгорел мой домик в Ивишенье, я целый год приходила в себя. А потом поняла, что нужно искать новое пристанище, и только в тех, полюбившихся мне местах, с которыми расстаться я уже не в силах. Мне сказали, что в одной деревне продается дом рядом с лесом. Вот я и поехала посмотреть этот дом. К сожалению, его уже передумали продавать. Я собиралась уже вернуться, как вдруг увидела, что какие-то женщины пошли по узенькой тропинке, уводящей в лес. Я заинтересовалась, куда ведет эта тропинка, и пошла вслед за женщинами, любуясь красивейшими пейзажами вокруг.

Минут через пятнадцать лес кончился, и на открытом месте — на пригорке — возникли Храм и колокольня. Рядом были руины еще одного Храма. Я сразу же поняла: это Погост Старый Никола. Сколько лет шла я к нему, и вот, наконец, дошла! И ведь попала-то сюда совершенно случайно! Впрочем, случайно ли?

И вот — Погост. Одна церковь неплохо сохранилась, только крест на куполе согнут. Колокольня несколько наклонилась. А над низенькой зимней церковью нет крыши, одни кирпичные стены, поросшие поверху березками, сосенками. Захожу туда и изумляюсь: там горят огоньки. Горит лампадка, пристроенная в нише кирпичной стены. И несколько тоненьких свечек, прилепленных к кирпичам, тоже затеплены чьей-то неравнодушной рукой. Значит, Храм живет, дышит — несмотря ни на что!
Была как раз Светлая Седмица, и у меня в душе невольно пелись стихиры Пасхи. Я их знала наизусть. И вот: вырвались наружу эти стихиры, и я их пропела там с большой радостью. Было какое-то особенное счастье там петь. Над головой — синее небо, на полу — груды кирпичей и трава, а все равно, и в этих скорбных руинах торжествует праздник светлый — Пасха! И я почувствовала, что нахлынуло на меня в ответ целое море благодати, такую радость почувствовала… Словами этого не передать!

Вышла я из церкви и огляделась. Всего несколько домов на том же пригорке. А пониже — речка разлилась на пол-луга, а в неё опрокинулся лес. Светло, ясно, чудесно! И всюду цветёт сирень.

Вот так я и попала, наконец, на Николу, который станет моим домом. А ведь как давно манили меня к себе эти купола. Был вечер, когда я увидела их впервые на кромке дальнего леса. Из своего Ивишенья я увидела белый Храм, высвеченный лучом вечернего солнца. Луч передвинулся дальше, вдоль кромки леса, дивный мираж погас. Я заметила время: пять часов. И в дальнейшем я приходила солнечными вечерами на встречу со Старым Николой. И снова возникал белый Храм с куполами. Возникал на миг, чтобы вновь исчезнуть…

Продолжение читайте по ссылке